История абхазского народа, отраженная в языке

Вопросы этнического состава северо-западной части Грузии, расположенной между реками Ингури и Псоу у берегов Черного моря и именуемой Абхазией, до сих пор не изучены должным образом. Много белых пятен в деле исследования проблем, касающихся этнического состава региона в период средних веков, не говоря уж о более ранней эпохе. В связи с этим остается спорным и вопрос локализации исходной родины абхазов. Поскольку тексты дошедших до нас древних письменных источников, составленных на грузинском, греческом, латинском, арабском, армянском, персидском и других языках в течение веков подвергались в различной степени изменениям, или же часто толкуются современными исследователями произвольно или предвзято, следует выявить и объективно проанализировать тот лингвистический материал абхазско-адыгских и картвельских языков, который в случае отсутствия или недостаточной надежности письменных источников может сыграть решающую роль в окончательном решении отдельных историографических проблем, ибо именно язык отражает неподдельную историю того или иного этноса.

В представленной работе вкратце излагаются результаты многолетних исследований автора (специалиста в области абхазского, абазинского и грузинского языков) данных как абхазского, так и контактирующих с ним других языков. Эти данные опровергают гипотезу автохтонности абхазского населения на территории нынешней Абхазии и указывают на то, что предки абхазов до XVI в. обитали на Северном Кавказе, в бассейне реки Кубань совместно с предками абазин, убыхов и черкесов (адыгейцев и кабардинцев). Тем самим языковые материалы уточняют и подтверждают сведения большой группы письменных и картографических источников, а также фольклорных и этнографических материалов о том, что Псоу-Ингурское междуречье первоначально было населено грузинскими племенами (мегрелами и сванами), а с XVI по XVIII в. происходит экспансия абхазских племен через горные перевалы Большого Кавказского хребта по направлению ущелий рек Псоу, Бзыбь, Гумиста и Кодори. Следовательно, большинство грузинского населения изгоняется из родных мест, а другая часть, оставаясь у своих очагов, со временем смешивается с пришлым абхазским населением. В процессе ассимиляции местные грузины утеряли родовой язык и национальное историческое самосознание, однако сохранили прежние картвельские фамилии, антропологию и часть этнографических реалий. Чтобы не быть голословным, рассмотрим вопрос фамилий.

Ныне чисто абхазские фамилии оформлены суффиксальными элементами -ба и -ипа ("его сын"), однако практически во всех абхазских селах нынешней Абхазии широко распространены и фамилии грузинского происхождения, оформленные окончаниями -иа, -уа, -(в)а .

Например, в Бзыбской Абхазии (Гудаутский р-н), довольно далеко от Самегрело, в абхазских селах встречаются абхазы, носящие исконно грузинские фамилии, адаптированные по законам фонетических изменений абхазского языка: Анкваб/Амкваб (ср. груз. Миквабиа, Меквабишвили), Багателия, Барамия, Бахвария, Бейа, Бениа, Бжаниа, Гагулиа, Гезердаа, Григолиа, Даутиа, Джалагониа, Дзку(й)а, Зантариа, Кардаа, Кардиа, Кириа, Кокоскериа, Ласариа, Мандариа, Матуа, Мшелиа, Папцаа, Пертахиа/Пиртахиа, Пипиа, Псардиа, Робаиа, Сабуа, Саманджиа, Сичинаа, Халваш, Хварцкиа, Хециа, Циколиа, Цулаиа, Чантуриа, Ченчиа/Чинчиа, Читанаа, Чкотуа и т.д.. Естественно, вполне возможно, что предки части людей, носящих эти фамилии, по разным социальным причинам могли поселиться здесь в XIX–XX вв., однако большинство грузинских фамилий, несомненно, были распространены еще до поселения на этой территории абхазов, т.е. до XVI в. Что же касается Абжуйской Абхазии, здесь удельный вес грузинских фамилий более высок: например, почти все абхазское населения села Квитоули (абх. Кутол) носит исключительно грузинские фамилии.

Эти данные говорят о том, что предки абхазов сначала стали селиться в высокогорных местах Бзыбской Абхазии, впоследствии осваивая и приморские земли зоны Псоу–Гумиста. В дальнейшем предки абхазов переваливают через Большой Кавказ и в направлении Кодорского ущелья, достигая к XVIII в. западной границы нынешнего Гальского р-на. К этому выводу нас приводят не только многочисленные письменные и картографические источники, но и анализ лингвистических данных (см., например, записи Арканджело Ламберти 1654 г. : "Границей Колхиды со стороны абхазцев или абасков служит река, называемая туземцами Кодором"; "сейчас после переправы через Коддорс живут абхазцы со своим особенным языком". (См.: Гамахария – Гогия, 1997, с. 252, 256, а также карта Самегрело, составленная тем же А. Ламберти, на которой, с одной стороны, на правом берегу р.Кодори отмечены абхазы, а с другой, абхазы указаны и на северном склоне Большого Кавказского хребта, одновременно у южного склона того же хребта изображена большая оборонительная стена с надписью о том, что данное сооружение построено с целью сдерживания нашествий абхазов).
В этом плане важны данные списков крестьян отдельных сел на территории нынешней Абжуйской Абхазии конца XVI – первой трети XVII в., в которых засвидетельствованы десятки грузинских фамилии и всего три абхазских (в с. Нажанеули – Кацибаиа, в с. Чала – Гичордипха и в с. Ткауру – Шамбиа).

Для установления того, какой именно этнос являлся первичным на территории современной Абхазии, решающее значение имеет правильный научный анализ не только зафиксированных в древних источниках и на картах географических названий, но и тех топонимов, которые не встречаются в древних источниках, но должны быть архаическими. Анализ древних источников показывает, что среди топонимов античного, раннефеодального периодов и эпохи патроната ("патронкмоба") на территории нынешней Абхазии не встречается ни одного топонима, который можно было бы без сомнения толковать на основе абхазского языка. Древнейшим топонимом, построенным по топонимическим моделям абхазского языка, следует считать название села Аитарне из "Бичвинтского Иадгара", написанного в первой половине XVI в. владетельным князем Самегрело Мамиа III Дадиани. Название, несомненно, является грузинизированным вариантом абхазской формы Айтарны, оформленной абхазским топонимическим суффиксом -ны. Основа Айтар является именем языческого семиликого божества скотоводства.

Особо важное значение имеет древнегрузинское название города Сухуми – Цхуми, происходящее от сванского названия граба цхум//цхвим//цхвым и впервые зафиксированное еще в VIII в. Что же касается абхазского названия того же города Аква, оно впервые засвидетельствовано на карте Джакомо Гасталди 1561 г. не как синоним города Цхуми, а как название главного населенного пункта Области Абквас, т.е. Абхаз, расположенной на Северном Кавказе, в середине бассейна реки Кубань. Эти факты подтверждают мнение о том, что предки абхазов до XVI в. жили на своей исконной родине, находящейся на Северном Кавказе, а город Цхуми являлся грузинским. С другой стороны, название Цхуми дает нам ключ, позволяющий засвидетельствовать и другие географические названия картвельского происхождения, построенные по топонимической модели "название растения без топонимических аффиксов в форме единственного числа", распространенной на всей территории Грузии и чуждой абхазскому языку.

К этой же модели относятся следующие топонимы, зафиксированные в письменных источниках и на картах различных времен на территории нынешней Абхазии: Гагра//Гагари//Каккара//Хокари от сван. гакра//гякра//какра –"ореховое дерево"; Ткварчели от мегр. Ткварчели(а); "дряква"; Меркула//Мергула//Маргула//Морбила от мегр. Мар гула "чернослив", из названия исторической области Западной Грузии Маргви//Маргвети; Генцвиши от сван. гунцвиш//гынциш – "ива"; Мерхеули от сван. мерхел – "крапива"; Копити от имеретинско-гурийского копити – "ясень"; абхазизированное Амткял//Амткели от груз. ткемали – "алыча дикая" и т.п.
К субстратным картвельским топонимам относятся также названия других топонимических моделей, часть которых уже подвергнута фонетическим изменениям под влиянием абхазского языка: Мармарискари, Сатамашо, Оторондже//Атрандж, Чала//Члоу, Джгерда, Джыргвыл//Джергвили, Квитоули//Кутол, Ачандара//Очандаре, Авадхара//Отхара//Отхире и т. д.

Особенно важен анализ абхазских терминов, связанных с христианской религией, которые указывают, что предки абхазов не имели прямых контактов с греками и христианизировались лишь в позднефеодальную эпоху с помощью грузин. Тем самым опровергается и достоверность гипотезы о том, будто абасги и апсилы являлись предками абхазов (сходство терминов абасг и апсил с терминами абаза, абхаз и апсуа нельзя считать решающим фактором, ибо, как известно из мировой истории, этнонимы и племенные имена неустойчивы и часто меняют этническую семантику). Наше заключение, в первую очередь, опирается на тот факт, что в абхазском языке для обозначения греков используется не какой-либо греческий автоэтноним (эллин, йон, грек), а этноним, заимствованный из мегрельского диалекта абырзен (ср. лит. груз. бердзени, мегр. берзени).

Не менее значимо и то обстоятельство, что в абхазском языке не только греческие христианские термины, но и греческая лексика других отраслей заимствована через грузинский письменный язык или мегрельский диалект. Основная масса абхазов, проживающая в бассейне Кубани, видимо, оставалась язычниками до позднего средневековья, когда началось экспансивное расселение абхазов в Причерноморье, заселенном христианскими грузинскими племенами.Именно в процессе их ассимиляции абхазы должны были усваивать как собственно картвельскую, так и картвелизованную греческую христианскую лексику в виде субстрата.

Анализ абхазской лексики показал, что в абхазском сванская лексика не выявляется ни в одной отраслевой группе, за исключением топонимов, хотя факт проживания сванов на территории современной Абхазии (в зоне между реками Кодори и Псоу) с древнейших времен неоспорим. Отсутствие сванизмов в абхазском можно объяснить лишь тем, что ассимиляция сванов мегрелами произошла гораздо раньше, чем предки абхазов появились на этих землях (вспомним проживание смешанных племен под названием сваноколхов в раннефеодальную эпоху). Естественно, по этой причине сванская лексика не могла попасть непосредственно в абхазский язык. Что же касается мегрелизмов, то они вместе с мегрелизованной лексикой весьма широко представлены во всех слоях абхазской отраслевой лексики, часть из них следует считать субстратом, а другую часть – заимствованием. Мы должны отметить и то, что мегрелизмы шире представлены в абжуйском диалекте абхазского языка, нежели в бзыбском, но почти отсутствуют в абазинских диалектах.

В христианской терминологии абхазского языка привлекает внимание группа слов, которые дают возможность хотя бы приблизительно установить время заимствования картвелизмов абхазским языком. Например, представляет интерес слово авхвама (от мегр. охваме – церковь, молельня). Сравнение его со сванским лакхвам (молельня) указывает на то, что в мегрельской форме изначально должен был присутствовать гортанный согласный кх, который в случае заимствования слова окхваме абхазским языком до X–XIII вв. в бзыбском диалекте должен быть заменен специфическим согласным х (ср. абхазский кха "голова", бзыбский а-хы, абжуйский а-хы). Присутствие в бзыбском в этой основе простого согласного х подтверждает факт заимствования этого слова лишь после X–XIII.вв., когда в мегрельском, как и в грузинских плоскостных диалектах, исчез согласный кх и его место занял х.

В обоих диалектах абхазского языка для обозначения большой восковой свечи употребляется слово акялантар от мегрельского келантари (ср. лит. груз. келаптари от греч. кероламптер – "подставка для свечи"). Исходя из того факта, что как греческая праформа, так и литературный грузинский вариант сначала обозначали подставку для свечи, а не свечу (ср. написанное между 1042–1044 гг. сочинение Георгия Мтацминдели "Житие Иованэ и Эвфимия", в котором это слово обозначает подставку для свечи), а согласно толкованию Сулхан-Саба Орбелиани, в XVII в. слово это обрело новое значение, ясно, что абхазский язык заимствовал вариант келантари из мегрельского между XI–XVII вв.

Еще один пример: после XV в. заимствовано в абхазском слово ачквандар "эпископ" (от мегр. чкондари//чкондидари, лит. груз. чкондидели – "чкондидский, человек из Чкондиди"). Как известно, именно c XV в. Чкондидский эпископ являлся главой церкви Самегрело, а до этого начиная с XII в. термин имел очень широкое значение ("католикос всея Грузии и начальник царской канцелярии"), следы чего в абхазском вовсе не ощущаются. Важно и то, что как в XV в., так и позже в состав княжества Самегрело входила почти вся территория нынешней Абхазии, включая церковные епархии Бичвинты (Пицунды), Дранды, Мокви и Бедии.

Из мегрельского абхазский язык заимствовал слова, обозначающие все важнейшие христианские понятия: "1. декабрь; 2. Рождество, 25 декабря" (ср. мегр. кирсе), акирсиан – "христианин" (мегр. кирсиани), таргялаз – "архангел" (мегр. тааргелози, лит. груз. мтаварангелози), цкаркутхиа – "крещение, день освещения воды" (мегр. цакуртхиа//цкаркутхиа) и т.д. Важно и то, что в абхазском отсутствуют или калькированы с мегрельского фразеологизмы и идиомы библейского происхождения, а это также свидетельствует, что христианство среди абхазов стало распространяться не ранее XVI в.

Для установления маршрутов миграций абхазских племен неоценимы данные абхазской ботанической терминологии, анализ которой показал, что большая часть из 262 ботанических терминов заимствована из мегрельского диалекта или грузинского литературного языка (сванская лексика и здесь отсутствует). Из 120 названий культурных растений более четверти (34 названия) являются картвельскими по происхождению, или же заимствованы через посредство картвельского языкового мира.К этой группе относятся названия следующих важных растений: рожь, ячмень, репа, свекла, огурец, абрикос, сорта фасоли и т. д. Сравнительно меньше картвелизмов в терминологии диких растений – 20 названий из 145. В эту группу входят названия осоки, лютика, барбариса, люцерны, плюща, свинороя и др. Среди названий диких растений абхазским языком заимствованы имена растений, имеющих важное практическое значение в жизни и деятельности человека, однако не заимствованы названия тех диких растений, ареал распространения которых ограничивается исключительно высокогорьем (субальпийский и альпийский пояс), заимствованы лишь названия тех культурных и диких растений, которые распространены в низовьях гор, на плоскости и в болотах. По нашему мнению, этот факт прямо отражает маршруты миграции предков абхазов из бассейна Кубани к приморским и низменным местностям современной Абхазии через горные перевалы Большого Кавказского хребта. Из плоскостной части, низкогорья и среднегорья бассейна Кубани абхазы, видимо, сначала поселились в высокогорной полосе северных склонов Кавказского хребта (см. карту А. Ламберти и так называемую латино-французскую карту 1654 г., на которых абхазы обозначены именно здесь, напротив большой оборонительной стены с надписью о том, что стена предназначена для отражения нашествий абхазов), где в результате долгого проживания выработалась сохраненная и до сих пор психология горцев, отраженная в большей развитости лексики, связанной с высокогорьем. При переселении абхазов с северного высокогорья в высокогорье южных склонов Большого Кавказа не было необходимости заимствовать из мегрельского диалекта или литературного грузинского языка терминов, отражающих высокогорную природу, ибо она уже была отражена исконно абхазской лексикой, однако при заселении абхазами уже давно забытых ими низменностей и болотистых мест в абхазском возникла необходимость заимствовать у местных мегрелов термины, отражающие новую для пришельцев среду. Эти выводы совпадают со свидетельствами грузинских летописей "Картлис цховреба" ("Житие Грузии") о нахождении Абхазии в составе страны аланов во второй половине XII в. и о том, что абхазы в XIV в. были горцами. Важны также сведения карты Джакомо Гастальди 1561 г., карты А. Ламберти 1654 г. и "латино-французской" карты 1654 г., согласно которым Абхазская область с городком Аква находилась в средней части бассейна Кубани и абхазы являлись непосредственными соседями аланов, т.е. карачаевцев, именно в высокогорье Северного Кавказа, точнее, в современной Карачаево-Черкесии. Также важны сведения И.-Г. Георги, Павла Халебского (Алеппского) и других авторов о существовании двух Абхазий, а также известие "отца русской истории" В. Татищева о наполнении Северного Самегрело, т. е. нынешней Абхазии кубанцами и т.д. Важные сведения содержат фольклор и этнография абхазов. Например, предания о приходе их предков с Северного Кавказа распространены среди фамилий Зухба, Авидзба, Ашуба, Бганба и др. (С.Л. Зухба), в селе Квитоули (Кутол) поздно пришедшими считаются фамилий Садзба, Хашба, Агрба (С. Бахиа). По сведениям абхазского этнографа Л. Акаба, большинство абхазских фамилий, особенно проживающих в предгорьях Абжуйской Абхазии, при выполнении общефамильных обрядов высочайшим и сильнейшим покровителем считают не находящиеся в непосредственной близости древние христианские храмы (Илори, Мокви, Бедиа, Дранда), а находящееся в нескольких десятках километров от их места обитания в верховьях р. Бзыбь языческое святилище Налкуба, или Псхвыныха, что ясно указывает на маршрут движения предков абхазов сначала с Северного Кавказа к истокам Бзыби, затем в ее низовья, а оттуда через Сухуми в Абжуа.

На этот же маршрут указывают даже две формулы приветствия, распространенные среди абхазов и по сей день. Когда путник встречает аробщика, движущегося в любом направлении, этикет обязывает путника приветствовать его словами: "Ейха хаугалт!" ("Чтоб ты больше чего поднял вверх (выше)!"). При встрече с пастухом или человеком, перегоняющим скот, путник должен сказать "Бза хауцалт!" ("Чтоб ты живым погнал скот выше!"). Возникает вопрос: почему абхазы желают аробщикам и пастухам, чтобы они благополучно отнесли груз или отогнали скот именно выше, а не к морю или куда-либо в другом направлении? Потому, что эти формулы явно возникли в тот период, когда основная масса абхазов обитала в труднодоступных горах и было актуально пожелать ближнему благополучно преодолеть горные преграды.

В этой связи привлекает внимание и семантика слова ага, заимствованного абхазским языком из мегрельского, где оно означает берег. Ага в абхазском обозначает как море и приморье, так и юг (см.: Словарь абхазского языка. Т. 1. Сухуми, 1986. С. 33). В нынешней Абхазии море в строго южном направлении находится лишь на протяжении нескольких километров – от города Гудаута до близлежащего села Псырцха, в других же приморских частях море с берегом граничит либо с запада, либо с юго-запада. Поэтому следует предполагать, что слово ага проибрело значение "юг" еще в то время, когда абхазы проживали в бассейне Кубани. Дополнительным аргументом для этого предположения может служить и употребление в абхазском языке параллельного с композитом агапша "морской ветер" (от ага "море, берег моря" + апша "ветер") и синонимичного композита агырипша, дословно обозначающего "мегрельский ветер" (от агыруа "мегрел" или Агырны "Самегрело" и апша "ветер"). Ассоциация моря и морского берега с Самегрело и с югом является неоспоримым отголоском того времени, когда территория нынешней Абхазии была заселена только грузинами и входила в состав Самегрело.

Особо следует отметить и странно отчужденное отношение массы абхазского народа к морю и рыбным продуктам. Начиная с позднего Средневековья многие авторы (А. Ламберти, Катиб Челеби, Ж. Шарден, Н. Витзен, С.-С. Орбелиани, В. Багратиони, И. Бларамберг, Ф. Дюбуа де Монперэ) подчеркнуто отмечали, что абхазы, несмотря на проживание части их у моря, практически не занимались рыболовством и в их рацион не входила рыба, однако они славились как сезонные морские пираты, передвигающиеся по воде на примитивных лодках. И поныне рыба почти не употребляется в пищу даже в приморских абхазских селах, рыба не используется на свадьбах и торжественных мероприятиях, не изготавливаются лодки, рыболовецкие приспособления и сети. Все это говорит о том, что абхазы, несмотря на их проживание в последние века (после XVI в.) на берегу моря, все же сохранили психологический уклад горцев-скотоводов (ср.: рыбу также не употребляют горцы – чеченцы и грузины-хевсуры; хевсуры рыбу с презрением называют червями) и временных насельников приморья, что доказывается и большим удельным весом картвелизмов в отнюдь не богатой абхазской лексике, отражающей ихтиофауну. Главное то, что в этой группе лексики картвелизмами являются именно названия тех видов рыб, которые имеют огромное практическое значение среди этносов, с удовольствием употребляющих рыбу в пищу ( в том числе среди грузин-мегрелов) и выделяются своими вкусовыми свойствами. К последним относятся названия сома, форели, лосося, семги, усача, осетровых, камбалы и т. д.

О маршруте миграции абхазских племен из Бзыбской Абхазии сначала по направлению к Сухуми, а затем в сторону Абжуа указывает и география распространения некоторых своеобразных звуков в абхазском языке. Как известно, абхазский язык имеет два диалекта: бзыбский и абжуйский. Главнейшей основой дифференциации диалектов является существование в бзыбском диалекте тех 9 специфических согласных, которых нет ни в абжуйском диалекте, ни в литературном абхазском языке. В этом отношении важно, что звуковой состав абжуйского диалекта, распространенного в непосредственном соседстве с мегрельской речью, более нов и прост, нежели у бзыбского диалекта, с одной стороны, и ашхарско-тапантского диалекта абхазского языка – с другой (К.В. Ломтатидзе). Ученые предполагают, что семь свистяще-шипящих специфических согласных (дз’, ц', ц’’, з’, с’, з’в, с’в) изначально имелись во всех абхазско-абазинских диалектах, на что указывает присутствие этих согласных (кроме з’в, с’в,) в черкесском и убыхском языках (К.В. Ломтатидзе). Отмечается также существование тенденции упрощения в обоих диалектах абхазского языка фарингальных согласных кх и кхв, подобно изменениям согласного кх в картвельском языковом мире. В результате действия этой тенденции в абжуйском диалекте кх заменен простым согласным х, согласный кхв – согласным хв, а в бзыбском диалекте согасный кх заменен специфическим согласным х', согласный же кхв – согласным х'в. Таким образом бзыбский диалект занимает среднее, переходное место между абазинскими диалектами и абжуйским, ибо в абазинском языке согласные кх и кхв имеют твердую позицию, а в абжуйском они обретают положение, соответствующее правилам картвельского языкового мира (К.В.Ломтатидзе).

Неодинакова ситуация и в отношении присутствия специфических свисяще-шипящих согласных даже в говорах бзыбского диалекта, в которых замечается зональный характер распространения названных специфических согласных. Так, в распространенном в конечной западной части Гудаутского р-на отхарском говоре бзыбского диалекта полностью сохранены все 9 специфических согласных бзыбского диалекта, в распространенном же в середине Гудаутского р-на лыхненском говоре из 9 сохранены 7 специфических согласных (кроме з'в и с'в), а в распространенном в юго-восточной части того же района аацинском говоре – лишь 4 согласных: з’в, с'в, х’, х’в запятая выше – М.Ж. (К.В. Ломтатидзе).

Учитывая эти данные, считаем единственно верным предположение, что географические особенности сохранения или утраты названных специфических бзыбских согласных не являются случайным фактом и связаны с маршрутом передвижения абхазских племен: тенденция утраты специфических согласных в бзыбском диалекте усиливается с запада к юго-востоку (от отхарского к аацинскому говору), что, по нашему мнению, явно вызвано более сильным влиянием субстратного слоя мегрельского диалекта и живой мегрельской речи на говоры, распространенные юго-восточнее. Видимо, абхазы поселились сначала в зоне распространения отхарского говора (конечно, после того, как спустились с верховьев Бзыби) и впоследствии начали мигрировать в сторону реки Гумиста и города Цхуми (ныне Сухуми), а затем и в сторону Абжуа. На последнем этапе к ним присоединились и другие абхазские племена, перевалившие через Большой Кавказский хребет в верховья Кодори и спустились вниз по течению этой реки. На это, помимо отмеченных выше обстоятельств, указывают и особенности речи потомков батумских абхазов, выселенных во второй половине ХIХ в. царской Россией из зоны от реки Келасури до поселка Дранда. В их речи свистяще-шипящих согласных вовсе нет, тогда как в речи тех батумских абхазов, которые являются потомками абхазов, выселенных из зоны от реки Бзыбь до Адлера, эти специфические согласные широко употребляются (Э.К. Килба).

Итак, полное исчезновение в абжуйском диалекте абхазского языка 9 специфических согласных и сильно выраженный зональный характер тенденции исчезновения этих согласных в говорах бзыбского диалекта прямо отражает уровень интенсивности влияния картвельского субстрата и живой мегрельской речи на абхазский язык, те же данные говорят и о волновом характере миграции предков абхазов с Северного Кавказа на территорию современной Абхазии.

В заключение следует отметить, что именно языковые данные по сей день сохранили неподдельную историю абхазского народа и создают прочную основу для уточнения неверных справок отдельных письменных источников.