Особенность грузинско-абхазских дебатов

Конфликт является системой, в которой существуют несовместимые друг с другом цели - так объясняет главную суть конфликта норвежский социолог, один из основоположников дисциплины конфликтологии Йохан Галтунг.

Он делает акцент на несовместимость целей, то есть на будущее. У одного человека может быть свое видение будущего, которое полностью отличается от видения будущего другого человека. Таким образом, возникает конфликт целей.

Человек действенный только в настоящем и будущем, он может повлиять только на них, а не на прошлое. Однако не стоит забывать, что в конфликте прошлое не менее важное, и оно сильно влияет на сознание человека, включенного в конфликтную, или пост-конфликтную ситуацию.

Прошлое обусловило то, какими мы являемся сегодня. Какое сегодня наше общество, социально-культурная группа, нация… Как мы пришли, или как мы воспринимаем то, как мы пришли до сегодняшнего дня. Как мы воспринимаем нашу идентичность перед самими собой, и по отношению внешнего мира. Или, например, как мы прошли конфликт.

После конфликта восприятие прошлого в людях, живущих по разную сторону, отличается. Но это была бы только половина трагедии. Дело в том, что восприятие прошлого между сторонами, интерпретация происшедших в прошлом событий, так же как и видение, цели событий, которые должны произойти в будущем, не только отличаются, но и противоположные, взаимоисключающие.

Например, 1). Абхазия является, и должна быть независимым государством - Абхазия не независимая, она должна существовать как часть Грузии; 2). Нагорный Карабах является территорией Азербайджана, и должен быть возвращен ему - Нагорный Карабах армянская земля, и будет либо независимой, либо должна присоединиться к Армении. 3). Полиция не должна была вламываться в клубы со спецоперацией. Это было превышение силы - у полиции было достаточно причин для того, чтобы сделать то, что сделала. 4). Агрессором и оккупантом являются Россия, и управляемые ею сепаратистские режимы, а жертва Грузия, и ее часть Абхазия - агрессор и оккупант Грузия, а жертва Абхазия и абхазский народ и т.д. "Истины" не только разные, но и несовместимые по отношению друг к другу. К сожалению, мы так мыслим, либо одно, либо другое.

Когда мы слышим от человека, проживающего на другой стороне конфликта несовместимую по отношению нас "истину", нами овладевает чувство протеста и несправедливости, и первая реакция, объяснить, доказать собеседнику, что он ошибается, и его "истина" вовсе не является истиной.

Поскольку возможности встречи с абхазами в нашем обществе было ни у всех (в основном есть возможность у представителей гражданского сектора), было бы хорошо проанализировать, что чувствует беседующий с тобой абхаз, когда ты доказываешь ему обратное.

Абхазский болельщик празднует победу сборной Абхазии в чемпионате ConIfa:, Сухуми, фото Ибрагима Чкадуа

Здесь интересно наблюдение за примером шахмат. Когда ты проигрываешь десять партий подряд в шахматах, ты выходишь из равновесия, волнуешься, поскольку чувствуешь удар по своему интеллекту. Это вызов для ментальности и психики человека. Ты прекрасно знаешь, что победа в шахматах вовсе не означает особую интеллектуальность, это означает просто хорошее знание игры в шахматы, и ничего более. Но после серии проигранных партий становишься узником своего поражения и бессилия. Все равно тобой овладевает ощущение, что твой интеллект, идентичность стоят под вопросом, поскольку ты проиграл в умственной игре.

Такой же феномен имеет место во время спора пост-конфликтых людей, когда, например, беседующий с тобой абхаз слышит от тебя совершенно противоположные "истины" об истории Абхазии, войне Абхазии, это в определенной степени является ударом по его разуму, мышлению.

Человек чувствует определенный вызов в отношении его мыслительной системы. Он не хочет принять от грузинского собеседника хотя бы какую-то часть "правды". Почему он должен верить в противоположную правду в принципиальном вопросе, когда всю осмысленную жизнь он верил в обратное?

Но дело не только в умственном, то есть измерении знания. Я бы сказал, что здесь важней аспект веры. Человеку сложнее изменить в самом себе "истину" веры, а не знания.Вера более эмоциональная, тонкая, глубокая, и менее рациональная.

В Грузии не только знаем, но и верим, что Абхазия это Грузия, и что так и должно быть в будущем. Так же как и для рядового абхаза, независимость Абхазии является частью его идентичности. Такая его идентичность состоит не только из интеллекта, своеобразного знания истории и других вопросов, но и из ценностей веры.

В дискуссии матерей погибших в войне грузинских и абхазский бойцов, когда грузинская мать заявляет, что ее сын защищал родину, абхазская мать спрашивает, от кого он ее защищал? От детей абхазов? Абхазская мать рассказывает свою историю, что ее сын вообще не хотел воевать, но после входа грузинской армии в Абхазию, и начала войны он взял в руки оружие для защиты своей родины-Абхазии.

И грузинская мать стоит под очень тяжелым психологическим и эмоциональным ударом, поскольку получается, что ее сын фактически сражался на стороне агрессора, по крайней мере, с точки зрения абхазской матери. Если она перед самой себе и другими признает, что вход с войсками в Абхазию был ошибкой, это в определенной мере может означать, что ее сын вольно или невольно воевал на стороне агрессора. А это для нее неприемлемо, поскольку главным утешением матери за весь послевоенный период была вера, что ее сын пал в борьбе за единство родины, и сейчас ее и в этой вере оспаривают.

Согласитесь, это сложнейший эмоциональный вызов веры. Никто не хочет позиционировать агрессором, прежде всего, сложнее всего проанализировать это перед самим собой. Всех устраивает быть только жертвой.

Дихотомия восприятия жертвы и агрессора существует в абхазах примерно в том же виде.

Нам трудно осмыслить то, что начиная с 90-х годов все внутренние гражданские/этнические войны, что нам пришлось испытать, в результате наших же действий перешли в вооруженные столкновения. Абхазам трудно задуматься над тем, что действия их политического руководства внесли свою долю в эскалации ситуации.

Если абхазы верят, что правда в конфликте на их стороне (и они глубоко верят в это), тогда они не хотят признавать, что они тоже со своей стороны являются причиной несчастья другого народа.

Вера дает нам силу в своих "правдах", чтобы не принимать, блокировать противоположное мнение, болезненную реальность, поскольку воспринимаем это ослаблением своих "правд".

Мы опасаемся, что если начнем переосмысливать прошлое, т.е. изменим свою идентичность, значит, могут измениться и наши цели на будущее. Здесь дело ни в том, кто между нами прав-неправ в своем знании и убеждениях (между тем пришло время говорить на отдельные вопросы), а в том, что во время любого диалога, разговора, или спора с другой стороной конфликта, помимо политических и геополитических реалий, нам следует учитывать феномен этой сложной, основанной на вере "правды".