Между отчаянием и надеждой

В Азии и Африке легче назвать страну, которая была бы свободна от многолетнего и изнуряющего сепаратизма. Бирма, Судан, Шри-Ланка, Филиппины, Индия, Эфиопия, Китай, Иран, Турция — и это только из тех стран, что на слуху. Только по наивности можно думать, что “чаша сия” миновала Европу. Кроме знаменитого баскского сепаратизма, можно назвать Национальный фронт освобождения Корсики во Франции; албанских сепаратистов в бывшей Югославии; сербов, борющихся за свой анклав в Боснии;

Шотландское националистическое движение; ольстерских сепаратистов. Весь мир следит за канадской драмой, где франкоязычная провинция Квебек с начала 70-х пытается оторваться от своего канадского континента. Узнала почем фунт сепаратистского лиха и Мексика, ведущая военные действия с повстанческой армией из местных индейцев. И даже благословенная Америка столкнулась в бурные 60-е с требованием лидеров воинствующих негритянских группировок предоставить чернокожему населению страны отдельный штат. Чему, спрашивается, учит этот мировой и исторический опыт? Согласно общепринятому подходу — вроде ничему не учит. Если иметь в виду, что вирус сепаратизма слишком живуч, то это похоже на правду. Но тем не менее поучительная закономерность в успехах и неудачах борьбы с этой болезнью все-таки есть.

Во-первых, очень многое зависит от уровня экономического развития страны и уровня традиционной культуры. Слабое экономическое развитие или просто нищета во многих странах Африки и Азии чаще всего поведет не к национальному единению в полиэтнических государствах этих континентов, а к жестким и часто незаконным формам борьбы за власть.

Во-вторых, накал сепаратистского конфликта зависит и от степени легальности и нелегальности этого конфликта. В европейских странах, как правило, из сепаратизма не делают поспешной драмы и не реагируют на него со скоростью военно-полевого суда. Более того, в Великобритании, Канаде и других странах Конституции признают в принципе право на выход определенной территории из состава полиэтнического государства. Поэтому у сепаратистов есть возможность нетеррористическим путем начать кампанию в пользу своих целей. Кстати, на этих путях чаще всего и снимаются сепаратистские требования, поскольку есть время и возможность на эти требования продуктивно отреагировать. Терпимость испанских и английских властей могла бы служить здесь соответствующей иллюстрацией.

В-третьих, определенный фермент надежды, как это ни странно, лежит в природе самого сепаратизма. Оказывается, что чем последовательнее тот или иной этнос придерживается сепаратистского энтузиазма, тем зрячее и осмотрительнее этот этнос становится. И вот почему. Оказывается, начинает действовать “парадокс А-В-С”: когда народ В начинает предъявлять сепаратистские требования к А, то тем самым в собственном тылу он пробуждает такие сепаратистские аппетиты у народа С, но уже к себе, народу В. Вот почему в мировом сообществе существует некая “норма умолчания”, по которой сепаратизм в одной стране, как правило, не получает поддержки соседей. В сегодняшнем мире почти у каждого государства найдется “пятая колонна”, сепаратизм которой легко спровоцировать. По этой причине страны Балтии хотя и склонны поддержать сепаратистское возбуждение Чечни, но, памятуя о проблеме русских в собственных государствах, едва ли станут в своей традиционной антироссийской подозрительности идти слишком далеко навстречу “свободолюбивому” народу Чечни.

В-четвертых, многие сепаратисты охотно апеллируют к принципу “право наций на самоопределение”. Это старая история. Наиболее мощно эксплуатировали этот принцип большевики, чтобы расшатать устои российской империи. Это им с блеском удалось. Чтобы потом политикой “огня и меча” загнать в СССР практически все “самоопределившиеся нации”. Международное право не знает такой нормы, как таковой. Более того: во всех основополагающих документах ООН и СБСЕ сказано, что они не могут быть истолкованы как позволяющие осуществлять любую поддержать в 1993 году Ардзинбу, то есть абхазскую сторону, против Шеварднадзе. Абхазский батальон чеченцев потом профессионально орудовал против российских солдат в Грозном.

Грузия — одна из первых испытала после развала Союза всю национальную драму сепаратизма и стала тем кровоточащим полигоном, на котором сепаратизм “промоделировал” свой жуткий сценарий.

Страна, ослабленная таким бедствием, слишком уязвима для всякого рода требований со стороны соседей. Как полагает 3. Бжезинский, именно этой логикой руководствовались российские военные в сентябре 1993 года. В газете “Сегодня” от 19 августа 1994 года он высказался буквально так: “Спросите у Шеварднадзе, что он думает об истоках конфликта. И он вам расскажет, как российская армия инициировала конфликт и использовала его, чтобы потом сказать: мы будем посредничать, но только дайте нам три крупнейших базы на турецко-грузинской границе”. (Продолжение »»)