Кровавый пир гудаутских сепаратистов

(««См.Начало) С другой стороны реки — грузинская армия. Из противотанковых щелей потянуло трупным запахом. «Тела убитых грузин, — сказал один из саперов, — еще не убраны: сначала нужно разминировать территорию вокруг».

Мы въехали на Бзыбское шоссе, одну из самых протяженных автомагистралей города. Окна жилых домов повсюду выбиты взрывной волной, пулеметные очереди превратили металлические ворота в решето, кое-где видны пепелища. Но разрушений меньше, чем на фронтовой окраине.

На изгородях болтаются зеленые и красные ленты. «Цвета абхазской армии», — пояснили военные. На воротах домов намалевано краской вроде «ХАСАН ЧИЧНЯ ЗАНЯТО» или «ШАМБА ЗАНЯТО». «Занято, занято. ..» — почти на каждом доме выведено это слово. А рядом — абхазская фамилия или любая другая, но только не грузинская. «На Бзыбском шоссе, — сказали солдаты, — проживало много грузинских семей...» Видно было, что завоеватели уже обжились в грузинских домах. Выбивали пыль из чужих подушек, стирали в чужих корытах, ели с чужих тарелок. Что там угнанные «Жигули» — огромная улица, со всеми ее домами, оказалась во власти завоевателей.

Парашютно-десантный батальон (№ 901), расположенный на окраине Сухуми, — конечная точка маршрута. Здесь также повсюду следы неутихающей войны. Каменное здание столовой только день назад было отремонтировано. Воронки от залетавших снарядов засыпаны землей.

— С начала боев за Сухуми, — говорит комбат капитан Алексей Черушев, — мы стали островом в море огня. Иногда подвергались обстрелам как с грузинских, так и с абхазских позиций. 17 сентября погиб рядовой Валерий Лященко. 28-го был смертельно ранен ефрейтор Евгений Лайтер, находившийся в карауле у сухумского пансионата Министерства обороны России. Есть несколько тяжелораненых.

Батальон совершенно беззащитен перед орудийными залпами. Ни одного подземного укрытия. Единственное бетонное сооружение — здание клуба. Да и то, как сказал Черушев, «на скорую руку слеплено военными строителями и могло похоронить под своими обломками почти весь личный состав батальона».

Главная задача десантников — охрана пансионата, в котором сейчас живут офицерские семьи и сотня беженцев. Как они обитают во фронтовом городе? Автоматная очередь в трехстах метрах срезала верхушку дерева. Люди лишены света, воды, связей с окружающим миром.

Меню батальонной кухни — это перловка, суп из концентратов, сто граммов тушенки на человека. «Овощи, — сказал комбат, — солдаты видят дважды в год. Все окрестные поля выжжены, а доставка витаминов из Гудауты сопряжена с массой проблем.» Мне продемонстрировали сухари, вот уже долгое время заменяющие хлеб. Вскрыв упаковку первого попавшегося пакета, я был озадачен тем, что полукруглый сухой хлебец испещрен небольшими темными отверстиями. Что это — сухари с тмином? «А ты постучи им о стол», — засмеялся комбат. От первого же удара на поверхность стола высыпались червячки. «Вот так нас тут кормят!»

Средняя офицерская зарплата в батальоне — чуть более ста тысяч рублей. Что же заставляет десантников подвергать себя смертельному риску? Начальник штаба батальона майор Владимир Соловьев, прошедший Афганистан, говорит: «Рисковать — наша профессия. Но главное то, что в городе остались беженцы, русские семьи, для которых батальон — последняя надежда на спасение».

На «джипе» мы вылетели за ворота батальона. Офицеры в бронежилетах, с автоматами в руках. Комбат до упора выкручивает на магнитофоне ручку громкости. Звуки «Господа офицеры» кажутся нереальными среди полуразрушенного города. Автоматчики в камуфляже, бредущие по улице, оборачиваясь, провожают автомобиль хмурыми взглядами. Холодок пробегает у меня по спине, но успокаивает невозмутимый вид десантников.

Новый район Сухуми, застроенный многоэтажными зданиями, был, видимо, прекрасной мишенью для артиллерии. Снесены верхние этажи. Следы пожарищ. Снарядами выломаны из стен бетонные панели. Солнце бьет в глаза через сквозные дыры. «Восстановлению, — прокомментировали офицеры, — район не подлежит».

На проспекте Мира попросил остановиться у первого попавшегося дома. В стене — полуметровая пробоина от снаряда. Дверь настежь распахнута, на пороге разбросаны какие-то вещи. «Кто здесь жил?» — спрашиваю у вышедшей из соседнего дома пожилой женщины. «Грузины, муж и жена Цитлидзе», — женщина испуганно посмотрела на десантников, на всякий случай перегородивших въезд во двор. «А где они сейчас?» — «Не знаю». — «Можно войти внутрь?» В доме все перевернуто вверх дном. Рассыпанные по полу лекарства и школьные учебники. Одеяла и простыни вперемешку с одеждой. (Продолжение »»)