Абхазия-1992: Посткоммунистическая вандея

(««См.Начало) Зонами повышенной опасности для коммунистического режима, естественно, стали Эстония, Латвия, Литва, Молдавия, Грузия. В Риге, в частности, уже в январе 1989 г. состоялся учредительный съезд Интернационального Фронта трудящихся Латвийской ССР, принявший Устав и Декларацию, провозглашавшую "неисчерпаемые возможности" социалистического строя и обязательность пребывания "Латвийской ССР в рамках Советского Союза" (59). 15 февраля 1989 года состоялась первая проба сил созданной в Литве - в противовес "Саюдису" - общественной организации "Единство":

15 тысячный митинг в Вильнюсе с протестом против придания литовскому языку статуса государственного и празднования 16 февраля Дня независимости Литвы.

О том, насколько не "стихийными", а организованными были и сами "интерфронты", и группы "единения", и их следующие друг за другом по единому плану акции, свидетельствует человек, знающий эту ситуацию по самым достоверным источникам - послед-"ий председатель КГБ СССР В. В. Бакатин.

"Комитет безопасности, - пишет он, - стоял у истоков создания "интернациональных фронтов" в союзных республиках, проявлявших строптивость в отношениях с центром. Порочная логика "разделяй и властвуй" стимулировала раскол общества в этих республиках на два непримиримых лагеря, приводила к обострению социальной напряженности. ... действовала схема: "не хотите подчиниться - получите интерфронт, который призовет к забастовкам, поставит вопрос о границах республики и о законности избранных там органов власти", а затем деятельность этих интерфронтов преподносилась комитетом госбезопасности как проявление "воли всего народа" (60).

Надо сказать, что особые заботы у организаторов "интерфронтов" были с их национальным наполнением. Видимость какого бы то ни было "интернационального" объединения из местных марги-налов было создать довольно трудно: так, в частности, на учредительном съезде "интерфронта" Латвии, хотя и было торжественно объявлено, что 713 делегатов являются представителями 19 национальностей, выяснилось, что среди них 535 русских и только 26 латышей. Создавать русские "интерфронты" против коренных народов республик было неудобно и в политическом плане невыигрышно. Поэтому всюду, где только возможно, была сделана ставка на создание разного рода "единении", "форумов" и "фронтов" из числа представителей коренных национальностей и этнических меньшинств данного края. В Литве тщательно прорабатывался "польский вопрос" - возможность вовлечения польского населения Вильнюсского края (поляков, о чьих проблемах почти полвека не желала ничего ни слышать, ни ведать коммунистическая Москва) в борьбу с "литовским национализмом"; в Молдавии, кроме русского Приднестровья, удалось выявить гагаузские районы как возможную точку опоры в борьбе со сторонниками независимости Молдовы, ее выхода из СССР и воссоединения с Румынией; в Грузии, как подарок судьбы, для тех, кто готовился нанести удар по "экстремистам", оказались все входящие в республику автономии и районы с коренным негрузинским населением, прежде всего Южная Осетия и Абхазия.

Организация "контрдвижений" в этих местах облегчалась тем, что на самом деле люди разных национальностей ощущали свою обделенность, страдали от национального бесправия и социальной несправедливости, наивно полагая, что в этом виновата не система, а злая воля непосредственных соседей, готовы были защищать свои исторические права так, как они себе эти права представляли. Общий низкий уровень политической культуры и культуры межнациональных отношений, образованный десятилетиями "интернационального и патриотического воспитания трудящихся" вакуум нравственных ценностей, распространения искаженных представлений о прошлом при массовом недоверии к официальной исторической науке и пропаганде создавали дополнительные условия, благоприятствующие осуществлению замыслов, выношенных в кабинетах на Старой площади и на Лубянке в Москве.

Самое главное, для реализации этих замыслов был благодатный материал - в той же Грузии массы людей разных национальностей:

и абхазов, и осетин, и армян, и турок, стремящихся вернуться в Месхетию, и азербайджанцев, которые были запуганы угрозой грузинского национализма и искренне негодовали, видя в соседях-грузинах своих угнетателей (или "врагов", или "оккупантов" своей земли, или "империалистов"), искренне верили, что сражаются за высокие идеалы (национальной свободы, права на самоопределение, независимости, автономии, воссоединения с собственными братьями по другую сторону грузинской границы или Кавказского хребта - в красивых формулировках этих идеалов не было недостатка) .

К тому же организаторы антигрузинских выступлений последовательно и ловко использовали просчеты самого грузинского национального движения, выдвигавшего - и весьма громогласно - более чем сомнительные концепции "гостей и хозяев" на грузинской земле. (Продолжение »»)